Краткие биографии преступников в исправительной колонии особого режима для пожизненников № 6, что в Мордовии, можно изучать, гуляя по коридору второго этажа жилого корпуса. На каждой двери — справки с фотографиями, именами, кратким описанием преступлений и характеристиками осужденных.
Инспектор открывает металлическую дверь камеры № 5. Сначала лишь настолько, чтобы толчком руки проверить надежность замка решетки сразу за ней. После этой манипуляции надзиратель снимает ограничитель — цепочку сверху двери — и открывает уже полностью. Сквозь железные прутья вырисовывается силуэт тощего человека. Он сидит спиной и читает Библию. Его сокамерников предварительно увели — жестокий убийца и маньяк-педофил не хотят светить лица перед журналистами.
Хотя статьи Льва Молоткова не менее тяжелые, он согласился на интервью. Для разговора сотрудники ведут его на первый этаж в кабинет психолога.
— Налево пошел!
— Есть, гражданин начальник!
— Вниз по лестнице пошел!
— Есть, гражданин начальник!
Молотков садится на стул в железной клетке. Пытается пристроить на прутьях шапку, но она все время падает. Тогда засовывает головной убор между ног и прячет в него руки — так он и просидит все интервью.
Из справки на осужденного: «В период с 2004 по 2008 год в Москве руководил ячейкой «НСО-Север» Национал-социалистического общества*. В составе группы совершил убийство 16 человек и два покушения на убийство по мотивам расовой и национальной ненависти и вражды». Кроме того, Молотков признан виновным по ч. 3, 30 ст. 205 ч. 2 УК России — «Покушение на террористический акт». Речь о подготовке взрыва подстанции в Сергиевом Посаде — родном городе Молоткова.
Я не признаю себя виновным в убийствах. Не совершал их сам и не давал таких распоряжений другим. То же по теракту — Тамамшев (при обыске квартиры напал на оперативника ФСБ и тяжело ранил его, на той же квартире задержали и Молоткова. — Прим. ред.) попросил меня сделать детонатор для взрывного устройства, объяснил, что хочет испытать бомбу на дереве. Еще просил сфотографировать подстанцию в Сергиевом Посаде — якобы интересовался ее устройством. Я ему верил.
Владислав Тамамшев хотел подорвать опору линии электропередач, чтобы она упала на подстанцию и погубила людей.
Осужденный Лев Молотков рассказывал, что его мать и отец жили рядом с этой подстанцией. «Страшно подумать, что могло с ними произойти…», — говорил позже он об этом эпизоде.
В ночь на 22 июля 2008 года в квартиру в подмосковном селе Подъячево постучали оперативники. Брать квартиру националистов приехали наряды ГУВД, ОМОНа и ФСБ. Когда силовики вывозили из Подъячево взрывчатку, даже перекрывали Дмитровское шоссе.
А вот в экстремизме я виновен — за несколько месяцев до ареста согласился с радикальной идеологией.
— Согласились, что правильный путь — физически расправляться с людьми другой национальности?
— Не совсем так уж…
— Тогда сформулируйте сами.
— Пожалуй, вы все-таки правильно сказали… Хотя изначально организация занималась политикой, во второй половине нулевых отдельные люди радикализировались. Когда я узнал об убийствах, обратился к руководству НСО*, но мне посоветовали не вмешиваться. Так я оказался втянут.
Молотков часто заикается, глаза постоянно бегают. Он страдает эпилепсией, болезнь и медикаменты не проходят бесследно — вспоминает подробности с трудом, сбивается. По этой же причине он освобожден от работы, остальные же зэки ежедневно трудятся на швейных станках в камерах на первом этаже здания.
Тем не менее один из эпизодов Молотков помнит отчетливо — покойник долго приходил к нему в кошмарах.
— Вернувшись с пробежки на съемную квартиру, собирался в душ, но дверь была закрыта. Сожители рассказали, что убили моего приятеля Александра Мельника, якобы он хотел забрать деньги организации и прикончить нас всех. Обезглавленный труп Мельника лежал в ванной. Мне предложили прочувствовать, как нож входит в тело. Я согласился и несколько раз воткнул его в спину трупа. Потом остальные расчленили тело до конца, а ночью мы вынесли все в сумках и закопали.
Молотков убеждает, что за годы заключения он пересмотрел радикальные взгляды.
— Меня преобразило христианство. Тогда я его не понимал, хотя и ходил в храм. Теперь изучил глубже. Национализм — не православный путь. Все люди равны перед Богом. Каждый день каюсь за грехи и молю о прощении.
— Если бы знали точно, что никогда отсюда не выйдете, выбрали бы жизнь или смерть?
— Умереть все же страшно. Пока жив, всегда есть надежда: УДО, пересмотр дела, помилование…
На этом разговор окончен. Молоткова уводят обратно в камеру. Как ни парадоксально, но надежда есть почти у всех пожизненников.
— Мало кто из террористов признает свои преступления. Либо признают частично: «меня заставили», «не знал, на что иду» и все в таком духе. Но именно с формирования чувства вины и ответственности за содеянное и начинается работа с осужденным. Через вину приходит сочувствие к жертвам и их родственникам — даже пишут им письма. Уже раскаявшись, нередко с помощью религии, человек наконец понимает, что пребывание здесь — искупление, нужное ему самому, — объясняет психолог пожизненного участка лишения свободы Ольга Раскольцева. — Так появляется надежда на очищение и освобождение — то, без чего можно сойти с ума, особенно на пожизненном. Хорошо действуют социальные связи, в первую очередь с семьей — мощный стимул для работы над собой. Кстати, с прошлого года длительные трехдневные свидания разрешили и пожизненникам.
По материалам “Риа Новости”